[KattyJamison]

5. ... о том, как меня любят пациенты с хронической болью, оно же о том, как у нас вымогали перкосет, оно же о том, что делать, если ваша пациентка уволила двух врачей ... или триумф разума над гуманизмом.

Из скорой помощи её забирала не я; я вообще узнала о ней только ближе к полудню. С того, как я о ней узнала, мы и начнём.
"По-моему, Kэти это выдержит," задумчиво провозгласила моя начальница, не отрываясь от компьютера. Я насторожилась.
"Что именно?" спросила моя вторая начальница.
"Тут меня пациентка уволила..."
Тут необходимо небольшое отступление. Любой пациент может "уволить" врача, так же как любой врач может "уволить" пациента. Не в смысле "с работы", а в смысле "не хочет больше иметь с ним дела". Когда это случается с адекватными людьми, это обычно принимает форму: "Не оперируйте меня, пожалуйста, пока не выспитесь или пусть кто-нибудь другой," или: "Вы хотите, чтобы я вас лечил травками, а я травками не лечу. Давайте я вас к доктору Х направлю." И всё-таки, несмотря на то, что это периодически проиcходит, увольнение врача/пациента - дело редкое и всегда удивительное, так что я насторажилась ещё больше.
"А Дэйв?" спрашивает проницательная вторая начальница.
"А Дэйва она тоже уволила. И Раджива."
Хорошо поработала пациентка за утро! Прогнала больше половины команды от своей сиятельной особы! И если она прогонит ещё и меня с Салайжей, то придётся нам переводить её на другую службу, а это гора макулатуры для всех причастных.
Так что я заркываю то, над чем работала, встаю, и спрашиваю:
"А в чём проблема?"
"Проблема в том, что она хочет перкосет (морфиесодержащий препарат). А она уже который год ходит по всем окрестным госпиталям и его выпрашивает. То ли для себя, то ли продаёт - не поймёшь, но здесь она его не получит. Можешь дать ей 3 таблетки."
"Почему три?" интересуюсь я, уже продвигаясь к палате.
"Потому что иначе мы её не выгоним," признаётся начальница, "А она и так тут слишком засиделась. Домой пора."
И я иду выгонять.
Прихожу. Средних лет дама разметалась на постели в обьятии шмоток. Выражение лица недовольное. Я вдыхаю поглубже и спрашиваю, как у неё дела.
В течение следущих пяти минут я выслушиваю обьём жалоб сравнимый с "Анной Карениной" с примечаниями и комментариями. В мед.карте у дамы, судя по её описаниям, должна быть описана, не иначе, вся скорбь еврейского народа кровавыми слезами. Врачи её ненавидят и в сговоре против неё, а спина болит, и ходить она не может, и рвота, и кашель, и депрессия, а вот был один хороший доктор, он ей прописал 30 таблеток перкосета, и как же всё было хорошо!
"Вы успокойтесь," говорю я, когда она замолкает, чтобы набрать воздуха, "Всё не так страшно. Спину мы вам проверили, там ни перелома, ни трещины, ни даже синяка нет. Поболит, и перестанет. А то, что вы ходить не можете, так это тоже поправимо; вот дам вам направление на физиотерапию, и будете ходить. Вот прямо сейчас выпишу."
"Так рвота ж у меня, и живот болит, как же меня можно на физиотерапию?"
Я осматриваюсь, и взгляд мой падает на столик, где горой навалена пустая посуда.
"Это ваш завтрак?"
"Да..."
"Так вы же всё сьели! Замечательно! И не рвало после этого?"
"Первый раз за неделю..." уточняет дама.
"Чудесно! Значит мы вас и от этого вылечили! Что вас ещё, говорите, беспокоит? Кашель? Ну-ка я вас послушаю! Дышите - не дышите."
Следущие 15 минут я сосредоточенно провожу "проверку всех систем". То есть, я, конечно, знаю, что у неё ничего не болит сильнее, чем должно у любого 40-летнего человека, который ест всякую дрянь, никогда не занимался спортом, совершенно за собой не следит и имеет минимум одну хроническую травму (спины). Но я всё скурпулёзно прослушиваю, простукиваю и осматриваю, заверяю её в том, что всё везде в порядке, ссылаюсь на анализы, рентгенны и прочие осмотры, посылаю к её семейному врачу в понедельник и совершаю прочие поверхностно-разумные телодвижения, всем своим видом давая понять, что спорить мы может до бесконечности, но я считаю, что она здорова, и потому она уходит.
"Вот и прекрасненько!" восклицаю я, завершая осмотр заверением дамы в том, что на мизинце её левой ноги нет никакого синяка, "Я вас выписываю; послезавтра понедельник - позвоните своему семейному врачу и он вам, если надо, перкосет и пропишет."
"А обед???" сокрушается дама, развеивая этим мои последние сомнения о своём состоянии здоровья.
"А что обед?" не понимаю я. "Какая же вам радость в больничной еде? Быстренько выпишем, дома и пообедаете."
"Так нельзя!" возмущается дама, "Я голодная! На завтрак мне очень мало дали! Совсем почти ничего!"
Радуясь здоровому аппетиту дамы, которая, находясь в состоянии "сильнейшей боли 10/10"* уплела яичницу, 2 сосиски, три куска бэкона, кекс, тост с мармеладом, фруктовое желе, и посчитала всё вышеперечисленное недостаточным, я соглашаюсь, что да, разумеется, если она так оголодала, то мы её покормим.
"А перкосет?" вспоминает дама.
"Могу дать три таблетки."
"По 10 миллиграм?"
"По 5."
"А та доктор говорила, что даст по 10."
"Ты вы уволили, а я больше чем по 5 не даю."
"Так зачем же мне три таблетки по 5 миллиграм?"
"Боль снимать," поясняю я, потому что да, для продажи они действительно непригодны.
"Ну давай... Но я буду жаловаться! Вы меня неправильно лечите!"
"Жаловаться - ваше полное право," уверяю её я, и с облегчением выметаюсь.

После обеда дама гордо прошествовала к двери. Не хромая, не сгибаясь, не держась за спину и даже не забрав 3 таблетки перкосета. Я могла бы обьяснить ей, что человек от сильной боли теряет аппетит, что у него повышается давление, расширяются зрачки и "гонит" пульс. Я могла бы рассказать ей, что если у человека болит спина он не может развалиться на кровати, а приступ саятики лишает страдальца возможности поднять ногу. Могла бы, но не стала. Она же опять придёт. Пусть же симптомы её диагнозов останутся для неё тайной.

*10/10 - по нашей шкале это "самая сильная боль, которую вы способны себе представить".