был снег и поэтому каникулы. Правда, у нас сломалась снегоуборочная машина, но Кевин поймал мимопроезжающий грузовик с отвалом, и он нам всё почистил. Снежок рассыпчатый, глубокий и белый-белый... по такому бы гулять и кататься на лыжах, но мы все слегка больные и на улицу особо не рвёмся.
Пытаясб уложить Джулиана на дневной сон, я заснула сама, а он пол-часа играл со своим кукольным домиком и моими очками, тихо-тихо, пока меня что-то не разбудило. А потом мы топили печку, играли в паровозы, пекли крендели, ужинали остатками сосисочного супа, и вот сейчас Юлька пошёл спать, и я тоже, наверное, скоро пойду. Может, порисую на ночь. Завтра будет плотный рабочий день, и послезавтра, если мама подъедет, тоже надо будет поработать...
Новых слов пока нет, но зато Юлька говорит словосочетания, в основном "there is ___", типа "there is mama!" А ещё он открывает холодильник, прекрасно умеет наливать и перемешивать, и пытается петь "Baa, baa, black sheep" и "Old McDonald had a farm." Слов пока нет, но мелодия узнаваема. И танцует. И сказал "triangle" совершенно отчётливо.

Давно собираюсь написать, и всё забываю. Одна из колыбельных, которые я пою Юльке, называется "Зелёная карета". Все, наверное, знают, её Суханов написал. А я её помню, потому что её пел дядя Юра, папин институтский друг. И в моей памяти "Зелёная карета" навсегда сплетена с чаем и клубами сигаретного дыма на кухне, на Олимпийском проспекте, со сквозняком из открытой форточки, с уверениями мамы, что вот-прямо-щас-я-иду-спать, и с дядей Юрой, сидящем слева от меня с папиной гитарой в руках. Уж почти двадцать лет, как я уехала с Олимпийского, совсем недавно дядя Юра умер в Израиле, но каждую ночь, когдя я шепчу: "Шесть коней разгорячённых, в сбруях алых и зелёных," - у меня в голове дым и крошечная кухня с плесенью в углу... А для Юльки это будет "мамина песня", и будут у него свои какие-то картинки в голове.

Фотоотчёт